ОЛЬХА
Я обманул ольху.
В один из зимних дней,
На берегу застывшей нашей речки
Я наломал заснеженных ветвей
И внес в тепло, которое от печки.
Не в то, что нам апрель преподнесет,
Когда земля темнеет и курится,
И в синем небе проплывает лед,
И в синих водах пролетают птицы.
Тогда глядится в зеркало ольха,
В серьгах расцветших – славная обнова!
Ну, не сирень, а все же не плоха.
Сирень когда? А я уже готова.
Сережки нежным золотом сквозят,
Летит по ветру золотистый цветень.
Земля черна, но свадебный наряд
Ее пречист, душист и разноцветен.
Что в семечке от наших скрыто глаз,
На свет выходит сокровенной сутью.
Итак,
Я в тот запомнившийся раз
Домой принес мороженые прутья.
Смеялись люди – экие цветы!
Уж лучше б веник ты поставил в воду!
Но от печной, домашней теплоты
Включился некий механизм природы.
Жизнь пробудил случайный обогрев,
Сработали реле сторожевые.
На третий день, взглянув и обомлев,
Мы поняли, что прутья те – живые!
В них происходят тайные дела,
Приказ, аврал, сигналы по цепочке.
Броженье соков. Набухают почки.
И дрогнула ольха и зацвела.
Висят сережки длинные подряд.
Разнежились. На десять сантиметров.
Пыльцой набухли.
Жаждут,
Ждут,
Хотят
Программой предусмотренного ветра.
Он облегчит, он лаской обовьет,
А без него и тягостно и плохо.
Ольха цветет, надеется, зовет,
Еще не зная страшного подвоха.
Но нет корней, и почвы нет, и нету
В глухих стенах земного ветерка.
Цветет в кувшине пышным пустоцветом
Обманутое дерево ольха.
Не пить воды, на солнышке не греться,
В июльский дождь листвою не шуметь,
И в воды те в апреле не глядеться,
И продолженья в мире не иметь.
Что из того, что радостно и звонко
Раздастся песня раннего скворца?
Летит, пылит на мертвую клеенку
Досадный мусор – мертвая пыльца.
НАДЕЖДА
Мечтой, корыстью ли ведомый,
Семью покинув и страну,
Моряк пускался в путь из дома
В бескрайную голубизну.
Мир неизведан и безмолвен.
Ушел фрегат, пропал фрегат.
И никаких депеш и «молний»,
И никаких координат.
Три точки, три тире, три точки
Не бросишь миру в час беды.
Лишь долго будут плавать бочки
На гребнях вспененной воды.
Как до другой звезды, до дома,
Что ни кричи, не слышно там.
Но брал бутылку из-под рома
И брал бумагу капитан.
И жег сургуч…
Обшивка стонет,
Тот самый вал девятый бьет.
Корабль развалится. Утонет.
Бутылка вынырнет. Всплывет.
Она покачиваться станет
На синеве ленивых волн.
А капитан?
Ну что ж, представим,
Что уцелел и спасся он.
Есть горизонт в морском тумане.
Прибоем вымытый песок.
Есть в окаянном океане
Осточертевший островок.
Его записка будет плавать
Три года, двадцать, сорок лет.
Ни прежних целей, и ни славы,
И ни друзей в помине нет.
И не родных и не знакомых
Он видит каждый день во сне:
Плывет бутылка из-под рома,
Блестит бутылка при луне.
Ползут года улитой склизкой,
Знать, умереть придется здесь.
Но если брошена записка,
Надежда есть, надежда есть!
Ползут года, подходит старость,
Близка последняя черта.
И вот однажды брезжит парус
И исполняется мечта.
. . . . . . . . . . . . . .
Живу. Жую. Смеюсь все реже.
Но слышу вдруг к исходу дня —
Живет нелепая надежда
В глубинах сердца у меня.
Как будто я средь звезд круженья
Свое еще не отгостил,
Как будто я в момент крушенья
Бутылку в море опустил.
У ЗВЕРЕЙ
Зверей показывают в клетках —
Там леопард, а там лиса,
Заморских птиц полно на ветках,
Но за решеткой небеса.
На обезьян глядят зеваки,
Который трезв, который пьян,
И жаль, что не дойдет до драки
У этих самых обезьян.
Они хватают что попало,
По стенам вверх и вниз снуют
И, не стесняясь нас нимало,
Визжат, плюются и жуют.
Самцы, детеныши, мамаши,
Похожесть рук, ушей, грудей,
О нет, не дружеские шаржи,
А злые шаржи на людей,
Пародии, карикатуры,
Сарказм природы, наконец!
А вот в отдельной клетке хмурый,
Огромный обезьян. Самец.
Но почему он неподвижен
И безразличен почему?
Как видно, чем-то он обижен
В своем решетчатом дому?
Ему, как видно, что-то надо?
И говорит экскурсовод:
– Погибнет. Целую декаду
Ни грамма пищи не берет.
Даем орехи и бананы,
Кокос даем и ананас,
Даем конфеты и каштаны —
Не поднимает даже глаз.
– Он, вероятно, болен или
Погода для него не та?
– Да нет. С подругой разлучили.
Для важных опытов взята.
И вот, усилья бесполезны…
О зверь, который обречен,
Твоим характером железным
Я устыжен и обличен!
Ты принимаешь вызов гордо,
Бескомпромиссен ты в борьбе,
И что такое «про» и «контра»,
Совсем неведомо тебе.
И я не вижу ни просвета,
Но кашу ем и воду пью,
Читаю по утрам газеты
И даже песенки пою.
Средь нас не выберешь из тыщи
Характер, твоему под стать:
Сидеть в углу, отвергнуть пищу
И даже глаз не поднимать.