Глава 3. Гэвин

Плейлист: The Black Keys — Lo/Hi

— Проклятье, сегодня ты играешь грязно, — Митч, мой обвинитель, бросает карты на стол, пока я сгребаю свои фишки.

— Я играю в покер, Митчелл. Это грязная игра.

Он бурчит себе под нос вместе с четырьмя другими мужчинами за столом, пока они бросают свои карты. Моим компаньонам по покеру всем за семьдесят, и им абсолютно плевать, что я известный на весь мир профессиональный футболист. Как только они поняли, что я не играл в бейсбол, баскетбол или американский футбол, я превратился в пустое место. Меня это вполне устраивало после десяти с лишним лет жизни в месте, где футболисты — это королевская элита, преследуемая папарацци и постоянно находящаяся под микроскопом. В сравнении с теми временами эти парни с покером — глоток свежего воздуха.

Я познакомился с ними через Митча, который является моим соседом — он живёт не прямо в соседнем доме, но в моём районе. А с Митчем я познакомился, когда пришёл к специалисту по поводу моей навсегда похеренной спины, а он туда пришёл на осмотр после операции по замене колена, и мы оба сидели в комнате ожидания. Я подвёз его домой после осмотра, поскольку он упомянул, что приехал на общественном транспорте. А потом мы осознали, как близко друг к другу живём, и ему было чертовски бессмысленно ездить на автобусе, если я мог его подвезти. Когда я высадил его, меня уже каким-то образом уломали не только на еженедельные вечера покера с его приятелями, но и на проведение этих вечеров у меня дома.

Стол завален перекусами, сладостями и банками газировки. Если вы думаете, что подростки много едят, остерегайтесь пяти пенсионеров лет семидесяти с хвостиком. Они за один вечер сожрут всё, что есть у вас в кладовке.

— Мне надо выпить, — бурчит Лу, и его седое афро покачивается, когда он мотает головой и хмуро смотрит на Джима.

Разложив свои фишки стопками, я говорю ему:

— Я бы рад услужить, если бы алкогольная политика не запрещала всё веселье.

— Это не сочетается с моими лекарствами! — рявкает Джим. — Если мне нельзя веселиться, то и вам, засранцам, тоже.

Помещение заполняется коллективным ворчанием, пока Хорхе раздает карты.

Ицуки тычет меня в бицепс.

— Что у тебя на уме? Ты сегодня особенно раздражителен.

Я сердито смотрю на него. Он улыбается в ответ. Он меня ни капельки не боится. Как и все они. Это странно. Все остальные меня боятся. Я ростом 195, с крупным телосложением, мой голос звучит как скрежет льда, приправленного гравием, и мои предложения на 85% состоят из нецензурных выражений. Этим парням плевать. Они просто принимают меня таким и поддразнивают.

Я знаю, что если кто-то и может не отчитывать меня после того, как узнает, что сделало мой день дерьмовым, так это они. Просто я слишком привык держать свои карты поближе к себе, во всех смыслах этого выражения.

— Ничего, — бормочу я, забирая свои карты.

— Ничего, — ворчат они, передразнивая.

— Эй, — я сверлю их гневным взглядом.

— Да брось, — тянет Хорхе, переставляя карты в своей руке. — Просто выговорись. Тебе будет легче. Запор отпустит.

— Нет у меня запора, розововолосый ты тролль.

Хорхе похлопывает ладонью свои розовые волосы, которые пусть и раздражающе яркие, но весьма хорошо подходят к его тёплой золотисто-коричневой коже.

— В эмоциональном плане есть.

— Нет.

Ицуки, партнёр Хорхе, награждает меня долгим серьёзным взглядом.

— О божечки.

— Что? — Хорхе прижимает свои карты к груди и подаётся вперёд. — Что такое?

Ицуки кладёт ладонь поверх моей.

— Думаю, нашего мальчика подстрелил купидон.

Комната взрывается воплями.

— Кто он? Расскажи нам о нём! Какой он? Вы целовались?

— Эй! — ору я.

Они умолкают.

— Не стрелял в меня бл*дский купидон. Я... — мой голос обрывается. Митч ободряюще кивает. Я хрипло откашливаюсь, сердито глядя на себя. — Я... возможно, испытал... карьерное... понижение... сегодня.

Джим морщит нос и изображает задумчивость.

— Что ты опять натворил, чёрт возьми?

Митч неодобрительно цыкает языком.

— Полегче с ним.

— Блин, я всё ещё зол на это, — говорит Лу. — Митч заманивает нас каким-то дерьмом про то, что ты важный профессиональный спортсмен. Я представляю себе места за домашней базой на стадионе Доджерс, славную тёплую ложу на арене. Я вижу периметр баскетбольной площадки на игре Лейкерс, центральную линию стадиона СоФи, а ты что делаешь? Пинаешь мячик, похожий на кафель в ванной, и бегаешь, пока не утомишь меня.

Ицуки издаёт хрюкающий смешок, затем делает нейтральное лицо.

— Это было не очень вежливо, Луис. Кроме того, мне нравится футбол. Он очень успокаивает.

— Тогда ты смотришь не тот футбол, — сообщаю я ему.

— Возвращаемся обратно к теме, — говорит Митч. — Что происходит? — он опирается локтями на стол, подбадривает кивком. Его седые волосы напоминают мягкое белое облако, такие же усы выглядят аккуратно подстриженными. Он так сильно напоминает мне Фреда, единственного человека, который что-то видел во мне и чья доброта изменила мою жизнь.

Может, именно это заставляет меня на мгновение сбросить свою привычную броню, и я ворчу:

— Мне придётся работать в команде с человеком, с которым я вообще не хочу быть в команде.

Вокруг раздается хор «хмм» и «ооо».

— Почему не хочешь? — спрашивает Ицуки.

— Вы не ладите? — предполагает Лу.

— Да мне ненавистно дышать с ним одним воздухом, — рявкаю я.

Это звучит агрессивно, но да поможет мне Господь, это правда. Мне ненавистно делить команду, поле, тренировочное пространство, раздевалку, встречи, да что угодно, с Оливером Бергманом. Делить капитанский титул — это последняя капля.

Хорхе с любопытством хмурится.

— Почему?

Я прикусываю щёку, вспомнив, какую острую реакцию испытал, когда увидел его два года назад. Как будто меня пнули прямо в живот. Высокий, быстрый. Сплошь состоящий из длинных гибких конечностей и лёгких улыбок. Он — всё, чем я когда-то был, и даже больше. Молодой. Счастливый. Здоровый. Весь мир у его ног. Неописуемые возможности в его руках.

Это ранило как тысяча порезов бумагой, которые вдобавок полили уксусом. Это причиняло боль во многих отношениях. И последнее, что мне нужно в моей полной боли жизни — это ещё один повод для боли. Так что я предельно ясно дал Оливеру Бергману понять — я не желаю иметь с ним ничего общего.

— Диспозициональные различия, — бормочу я. — Теперь мы можем поиграть в бл*дские карты?

— Неа, — Джим медленно встаёт, опираясь ладонями на стол. Его взгляд проходится по коллегам-картёжникам. — Джентльмены. Вы знаете, что нам нужно сделать.

Митч вздыхает и трёт лицо.

— Мне придётся завтра брать отгул по болезни, да?

— Ты на пенсии, засранец, — ворчит Лу. — Это я возненавижу себя утром.

— О божечки, — тихо говорит Ицуки.

— Что? — гаркаю я. — Какого чёрта происходит?

Хорхе похлопывает меня по ладони и улыбается.

— Лучше не задавать вопросы и просто соглашаться.

***

Мой язык превратился в наждачную бумагу. Голова раскалывается.

— Бл*дь, — застонав, я разлепляю глаза, ненавидя само существование дневного света. Я лежу на кровати, всё ещё одетый во вчерашнюю одежду, и от меня воняет потом, жареной едой и сладкими как сироп напитками тики.

В голове проносится смутное воспоминание. Покерные парни забрались в мой Лэнд Ровер, захватили контроль над магнитолой и потащили меня в какую-то забегаловку — Митч клялся, что про неё вообще никто не знает.

Я снова стону, медленно поворачиваясь на бок, затем сажусь. Моё тело протестующе кричит из-за того, как я спал — ноющее колено свешивалось с кровати, а вечно болящая спина резко изогнулась.

Медленно дыша, я закрываю глаза и стараюсь собрать воедино остальную ночь, пока в теле пульсирует боль. Я помню караоке. Я определённо не пел. Я бы ни за что не стал петь. Но покерные ребята пели, особенно Джим, который пил только безалкогольные коктейли и вызвал бурные аплодисменты своим исполнением Stronger от Kelly Clarkson.

Чтобы пережить этот опыт, я явно выпил дохрена тропических напитков с этими проклятыми крохотными бумажными зонтиками.

Я аккуратно сдвигаюсь с края постели и встаю.

— Дерьмо. Бл*дь. Дерьмо. Дерьмо, — каждый шаг к ванной — агония. Моё колено ненавидит меня. И спина тоже. И шея тоже. Волны обжигающей боли расходятся по моему телу с такой интенсивностью, что в животе зарождается тошнота.

А может, это тоже вина алкоголя.

Меня тошнит, и боль от спазмов туловища, которые также заставляют работать мышцы спины, едва не вызывает новый приступ рвоты.

Матерясь себе под нос, я дёргаю смыв в унитазе и аккуратно выпрямляюсь. Я избегаю собственного отражения в зеркале, зная, что не хочу это видеть, и полоскаю рот, избавляясь от привкуса вчерашних дурных решений.

Бл*дь, не надо было так пить.

Осторожно сняв одежду, я встаю под душ, шипя, когда струи горячей воды бьют по коже. Приняв душ, переодевшись и выпив свой обычный утренний протеиновый коктейль, заменяющий приём пищи, я хватаю тренировочную сумку, бумажник и ключи, кладу телефон в карман и выхожу за дверь.

И тогда я понимаю, что моей машины нигде не видно.

— Бл*дский ад, — рычу я, опуская свои солнцезащитные очки Ray Ban. Солнце пытается поджарить мою сетчатку.

— Доброе утро, сосед!

Мои челюсти стискиваются при звуках его голоса. Да, это худшая часть. Мне не только приходится видеть Оливера Бергмана почти каждый чёртов день, с января по декабрь, но я ещё и живу рядом с ним.

Верно. Он мой бл*дский сосед.

Мы живём в одинаковых бунгало на Манхэттен-бич, в нескольких кварталах от самого пляжа. Неудивительно, что он живёт в том же районе, что и я (многие профессиональные спортсмены Лос-Анджелеса живут на Манхэттен-бич), но из всех домов меня угораздило выбрать именно этот. Прямо по соседству с ним. Хотелось бы мне знать заранее. Я бы отдал всё, чтобы знать об его соседстве до подписания контракта с Гэлакси, до покупки этого дома. Я мог бы избежать стольких страданий.