Глава 26. Гэвин

Плейлист: Saint Motel — Cold Cold Man

Прошло всего три недели, но кажется, что три года. Я провёл их, наблюдая, как Оливер полностью вживается в роль единоличного капитана теперь, когда я выбыл из строя, хотя команда и не знает, что это навсегда. Три недели я наблюдал, как он берёт на себя командование, ведёт словом и примером. Три недели я боролся с тем, как сильно я хочу его, как сильно я хочу позволить ему хотеть меня, боясь, что мой багаж прошлого затмит нас, беспокоясь, что мне нечего просить у Оливера Бергмана, кроме рецепта супа, который он принёс, и, может быть, каких-нибудь других мюзиклов, которые стоит добавить в мой плейлист, потому что весь Сондхейм запечатлелся у меня в голове, и это лишь заставляет меня думать о нём.

Что является пыткой. Я и так достаточно думаю о нём, вижу его, страдаю по нему.

Стоя на краю поля, я смотрю на него, наблюдая за мельчайшими деталями, которые раньше никогда не позволял себе видеть, когда всё, чего я хотел — это не замечать его, не испытывать к нему влечения, не испытывать к нему настоящей симпатии.

Теперь я впитываю всё. То, как он слушает, наклонившись всем телом, не сводя глаз с того, кто к нему подошёл, полностью поворачивается в сторону собеседника, сосредоточенно нахмурив брови, успокаивающе положив руку ему на плечо. Его радость в малейшие моменты — когда он поднимает лицо к солнцу, пробивающемуся сквозь облака и заливающему поле, то, как он глубоко дышит и наполняет лёгкие воздухом, когда поднимается ветерок, его медленная довольная улыбка, когда он наслаждается едой.

Словно давя на ушибленное место, опираясь на затёкший сустав, я заставляю себя увидеть Оливера. Всего его. Молодого. Здорового. Счастливого. Капитана команды. У него впереди запросто может быть десять лет карьеры. И я заставляю себя сказать самому себе, кто я сейчас. Травмированный. Утомлённый. Ушедший из спорта. Добитый.

Я стою и наблюдаю за Оливером, уже не будучи его презрительным, обиженным врагом. Я наблюдаю за ним с замиранием сердца, несправедливо гордясь каждым его шагом на пути к величию.

Хотя он бы уже был на шаг впереди, если бы перестал быть таким чертовски щедрым с мячом.

Я хмурюсь, когда он передаёт мяч Санти, хотя если бы он выполнил простой переступ, то задница Стефана оказалась бы на траве, а мяч — в сетке. Это разминка перед игрой, так что на кону ничего не стоит, но тут дело принципа.

— Бергман! — кричу я.

Он смотрит в мою сторону, прищурив светлые глаза от яркого весеннего солнца. Моё непослушное сердце бешено колотится о рёбра.

— Что? — кричит он в ответ.

Я мотаю головой в сторону, давая понять, что хочу, чтобы он подошёл ко мне.

Он выгибает бровь, затем со вздохом поворачивается и трусцой бежит ко мне.

— Хейз? — ассистент тренера Джас поворачивает голову в мою сторону. — А куда делось предварительное обсуждение чего-либо с тренерским штабом?

— Ему нужно быть более эгоистичным.

Джас кивает.

— Согласен. Но тренер Лекси сказала, что по протоколу сначала нужно поговорить с Рико и со мной.

Я пожимаю плечами, раздражаясь из-за такого ограничения.

— Прошу прощения, тренер Джас.

Рико смотрит в нашу сторону с того места, где он стоит у края штрафной, разговаривая с нашим тренером вратарей и Амоби. Понимая, что что-то происходит.

— Тренерство дается тебе естественно, — дипломатично говорит Джас, пряча глаза за обычными поляризованными линзами. — Лекси сказала, что так и будет.

И, конечно, она оказалась права. Когда она навещала меня в больнице после травмы, она точно знала, что сказать, как подтолкнуть меня к этой роли. Потому что она знает меня. Лучше, чем мне хотелось бы.

Она знала, что я воспользуюсь этой возможностью, чтобы заполнить пробел, образовавшийся в её отсутствие во время отпуска по беременности и родам, чтобы устроить себе шоковую терапию, показав себе полное несоответствие между моей жизнью и жизнью Оливера. Чтобы посмотреть, смогу ли я доказать себе и ему, что я могу это сделать. Потому что у меня есть смутное подозрение, что тренер Лекси Кэррингтон — настоящая гигантская сводница, и она болеет за нас. Она болела с того самого момента, как затащила нас в свой кабинет, назначила обоих капитанами и сказала, чтобы мы вели себя хорошо, а не то хуже будет.

Я ждал момента, когда выяснится, что она ошибалась, и что мои надежды тоже оказались ложными — когда придёт какое-то откровение, что боль слишком велика, а сопоставление наших ситуаций — слишком болезненным.

Что ж, я испытывал боль. И я изнывал. И я хотел. И да, отчасти это дело в футболе, но больше всего из-за него. Оливера.

Я смотрю, как он бежит трусцой в мою сторону, приближается, не отрывая взгляда от своих бутс, задумчиво хмуря брови. Солнце играет на его золотистых волосах, целует его подбородок, как это делал я.

Моё сердце бьётся в такт с его ногами, ступающими по траве.

Любовь. Любовь. Любовь.

Боже, это ужасно. Это как инфекция. Болезнь. У меня внутри всё сжалось. Это гораздо больше, чем желание спать с ним, готовить вместе еду, смотреть вместе мюзиклы и ворчать по поводу того, что мой кот писает мне в ботинки, но с Оливером только вьётся вокруг его ног и мурлычет у него на коленях.

Как раз в тот момент, когда мои мысли достигли апогея, Оливер оказывается рядом, берёт бутылку с водой и заливает себе в рот длинную струю. Он захлопывает крышку и ставит бутылку на стол.

— Капитан-тренер, — говорит он, отдавая честь.

Я закатываю глаза.

Губы Джаса кривятся в усмешке. Он направляется к полю, оставляя нас наедине.

— Ты должен признать, это неплохо звучит, — говорит Оливер. — Капитан-тренер. Кэп-тренер.

— В данный момент я тебе не капитан и не тренер.

Музыка, которую Оливер приучил всех включать для поддержания боевого духа, сменяется бодрым электрофанком с грохочущими басами. Он разворачивается и пританцовывает мимо меня в такт музыке.

— И всё же ты здесь, готовишься покомандовать мной.

— Тебе нужно делать эти броски, — говорю я ему. — И не вешай мне лапшу на уши, что «это всего лишь тренировка». Ты тренируешься перед грёбаной игрой. То, что ты делаешь сейчас, ты будешь делать и потом.

Он перестаёт танцевать, как будто я лишил его запала. Нахмурившись, он бросает взгляд через плечо на сетку.

— Моя команда забила, не так ли?

— Да, но ты этого не сделал. А ведь мог бы.

Он пожимает плечами.

— Это не самое главное.

— Ошибаешься, — я подхожу ближе. — У тебя впереди годы, если повезёт, десять лет, и ты проведёшь их безрезультатно, если только не заставишь себя делать шаг вперёд, выигрывать поединки за мяч и забивать бл*дские голы.

Выражение его лица становится суровым, безжалостная улыбка исчезает.

— Если ты так поступал, это ещё не значит, что это подходит мне.

— Да, ведь я такой ужасный пример. Какая же у меня была не вызывающая восхищения карьера.

Его глаза вспыхивают, когда Оливер смотрит на меня, затем переводит взгляд на поле, где Джас кричит на Итана и Стефана, которые пытаются вернуться в оборону.

— Тебе тридцать четыре, и твоя опорно-двигательная система разрушена, — говорит он. — Тебе всё время больно. При всем уважении, для меня есть вещи поважнее, чем забивать каждый гол, который я только могу, когда кто-то другой может это сделать, и это не будет стоить мне моего тела.

— Осторожнее, — предупреждаю я его.

— Ты первый начал, — говорит Оливер, проводит рукой по волосам и резко выдыхает, уставившись в землю. — Это всё? Потому что если так, то мне нужно готовиться к игре.

Я ошеломлён его резкостью. Встревоженностью в его жестах и тоне.

— Нет, — спокойно отвечаю я ему, засунув руки в карманы брюк и понизив голос, пока смотрю на поле. — Ты поступил мудро, проявив осторожность. Я не советую тебе делать то, что сделал я. Хочешь верь, хочешь нет, Бергман, но есть золотая середина, и я полностью её поддерживаю. Всё, о чём я прошу — в следующий раз, когда ты получишь возможность забить, заставь себя воспользоваться этой возможностью, а не отказываться от неё. Ты можешь удивиться, осознав, что именно побуждает тебя отказаться от того, чего ты заслуживаешь. Возможно, этот порыв не такой «благородный», как ты думаешь.

Его глаза снова встречаются с моими с такой напряжённостью, какой я не видел уже три недели. Я упиваюсь его взглядом, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.

— Хорошо, — бормочет он, прежде чем уйти.

Через несколько секунд ко мне присоединяется Рико, наблюдающий за Оливером.

— Что это было?

Я наблюдаю, как он бежит, изо всех сил стараюсь сдержать улыбку и терплю провал.

— Простимулировал его немножко.

***

Даже не выходя на поле, я всё равно испытываю боль. Моя спина ужасно напряжена, шея пульсирует, колено громко хрустит и болит каждый раз, когда я делаю выпад на него. Я бы предпочёл быть на поле и делать всё, бл*дь, правильно, но наличие карт-бланша на то, чтобы орать на Бена — неплохое утешение.

— Бенджамин, тащи свою задницу обратно. Убирайся, бл*дь, в центр!

Я дёргаю свой галстук и ослабляю его, хмуро глядя на поле, в то время как команда делает то, что я хочу, но медленнее. Это так чертовски раздражает, когда мои ноги изнывают от желания бежать, знают, куда бежать, когда мой разум видит пас, который Бен пропустил, и куда должен был подбежать Андре.

— Бл*дский ад, — рычу я.

Джас молчит. Рико кричит Итану, чтобы тот держался на своей позиции.

Этот грёбаный костюм, который я ношу, я одновременно люблю и ненавижу. Белоснежная хлопковая рубашка, лёгкий тёмно-синий костюм из итальянской шерсти, галстук в жёлто-синюю диагональную полоску, символизирующий цвета команды. Я ненавижу это, потому что это означает, что я проиграл. И я люблю это, потому что это кажется правильным. Это ощущается как возможность. Как то, что может стать следующим этапом.

Раньше я не хотел «следующий этап». Я хотел, чтобы «сейчас» длилось вечно. Но теперь, когда «следующий этап» наступил, я могу думать только о том, что хочу завтра, послезавтра и навсегда; я впервые за долгое время хочу, чтобы жизнь двигалась вперёд. И я хочу этого с Оливером.