— Например?

Он пожал плечами.

— Ну, скажем, в спортивные бары. Множество одиноких мужчин ходят в спортивные бары, особенно во время соревнований.

— Ты хочешь помочь мне в знакомстве с мужчинами?

— Не просто с мужчинами. С мужчинами, имеющими профессию. С будущим отцом твоих детей. Я мог бы заводить разговор, помогать тебе собирать сведения. Мы подыщем тебе нотариуса. Или хироманта.

— Хироманта?

— Очень надежное дело. Хиромантия — медицина будущего. Никаких лекарств. Только наложение рук. Хироманты, наверно, замечательные любовники. Все их приспособления…

— Дигби! — Она пылала.

— Ну, как тебе моя идея?

— Ты же не хочешь знать, что я об этом думаю! — сказала Кили, натягивая край одеяла и запихивая его под матрас.

Дигби притворился непонимающим.

— Разве я сказал что-то не то?

Кили возмущенно фыркнула и скрестила руки. Дигби смотрел, как натянулась ткань рубашки, обозначив ее грудь. Никогда еще она не была так соблазнительна! Он с невозмутимым лицом пожал плечами.

— Ты сказала, что мы будем друзьями; тебе важно найти ответственного человека. Ну, вот я и… стараюсь…

— Знаешь, хватит стараться, ладно? Не надо спасать меня от участи старой девы! Я не так уж безнадежна.

— Извини. Я подумал…

— Больше не думай! — Она перешла к изголовью и расправила одеяло. Он тут же растянулся на диване поверх одеяла.

— Никогда?

Кили закончила надевать наволочку и швырнула в него подушкой. Попала прямо в лицо. Он засмеялся, сунул подушку под голову и сцепил пальцы на затылке. Надо было оставить его спать на полу в гостевой комнате, а не рассказывать, что диван раскладывается.

Он приподнялся на локте.

— Хочешь посмотреть кино?

— Поздновато, — сказала она.

— Ну и пусть. Повесели меня. Я сегодня проделал такой долгий путь, мне надо развеяться. Давай посмотрим что-нибудь забавное.

Она покорно вздохнула и подошла к развлекательному центру, присела возле полки с кассетами и стала вслух читать названия, пока он не остановил ее:

— Я слышал, это хорошая вещь.

— Одна из моих любимых, — сказала она и достала кассету.

Дигби снял ботинки и положил ноги на подушки, сброшенные с дивана.

— Ты удобно устроился, — заметила, она.

— Не боишься присоединиться ко мне? — спросил он с улыбкой.

— Не хочу тебя стеснять.

— Я могу подвинуться, — Дигби слегка переместился. Но, как только рядом с ним освободилось пространство, Честер, благодушно дремавший на полу, вскочил, словно получил приглашение. Он с восторгом лизнул хозяина в лицо, растянулся рядом с ним и перевернулся на спину. Тыкаясь мордой в бок Дигби, он скулил и требовал внимания.

— Ну вот, а ты боялся остаться в одиночестве, — сказала Кили. Усевшись в кресло-качалку, она сбросила шлепанцы и положила ноги на край дивана.

— Симпатичный педикюрчик, — сказал Дигби, тормоша собачьи уши.

— У клоунов сейчас модно делать такие пятнышки.

Дигби подтянул поближе к себе ее ноги и сжал их.

— У клоунесс.

Дигби ее удивлял. Если у него в голове и были мысли об интимных отношениях, он это умело скрывал. Под аккомпанемент оркестрового вступления к фильму она всматривалась в его лицо, пытаясь разрешить загадку.

А он ответил приветливой улыбкой и спросил:

— У тебя случайно не найдется кукурузных хлопьев?

Глава одиннадцатая

Дигби украдкой посмотрел на Кили поверх спортивной колонки утренней газеты. Она стояла, прислоняясь к дверному косяку, в легких слаксах и оксфордской рубашке с закатанными рукавами. Хотя было уже позднее утро, она держала в руках свою первую чашку кофе и внимательно глядела на стену позади дивана.

— Что плохого сделал тебе этот диван? — спросил Дигби.

— Ммм? — с отсутствующим видом отозвалась Кили.

— Ты уставилась на него так, будто хочешь изрубить топором.

— Я смотрю на стену, — сказала она. — На нее надо что-нибудь повесить.

Дигби отложил газету и подошел к ней. Став сзади, он пригнулся и положил голову ей на плечо, чтобы видеть стену с ее уровня зрения. Рука абсолютно невинным жестом обвила ее талию.

— Ты права, — кивнул он. — На ней должно что-то быть. Что ты задумала? Картину?

— Не знаю. Не хочется вешать что попало. Может быть, что-нибудь скульптурное? Что-то современное, чтобы был металл и много пространства. — Она вздохнула. — Мне придется работать клоуном каждый день до середины следующего столетия, чтобы оплатить то, что я задумала.

— Может, попробуешь сделать сама?

Она посмотрела на Дигби так, будто он предложил ей сделать небольшую любительскую операцию на мозге.

— О, конечно. Надо поинтересоваться, есть ли у Ала старые грабли, и попросить Милдред освободить ящик кухонного стола.

— Неплохо для начала.

— Дигби, смотри на вещи реально! Искусство должно что-то выражать. В пятом классе я получила двойку, потому что не сумела ничего сотворить из пробок и бумажных наклеек.

— У тебя был вшивый учитель.

— Учительница. Не в ней дело. Просто у меня нет таланта.

— Учителя должны побуждать к творчеству, а не отпугивать.

Кили раздраженно сказала:

— Она была вшивая учительница, я была вшивая ученица — какая разница?

Вытянув руки с оттопыренными большими пальцами, Дигби прикинул положение рамы на стене, как фотограф, отыскивающий кадр.

— Никогда не знаешь, что ты способен сотворить, пока не попробуешь.

— Поверь мне, я знаю, — заверила его Кили.

Дигби опустил руки и сердито покачал головой.

— Где же твоя отвага? Где потребность выразить себя? У тебя сегодня выходной. Пойдем и посмотрим, что мы можем сотворить.

— Мы?

Дигби пальцем вздернул ей кончик носа.

— Я тебе помогу. Ты что, забыла, что я жестянщик?

— Я не смогу сделать настенную скульптуру, даже если Микеланджело встанет из гроба и будет меня консультировать!

— Леди, вы не знаете, с кем имеете дело. Когда мы закончим вашу стенку, Микеланджело покажется жалким дилетантом.

— Я всполошу Ватикан. Может быть, нас пригласят переписать Сикстинскую капеллу.

— Мы ничего не теряем, кроме времени и нескольких баксов. На худой конец получим развлечение.

— В жизни есть вещи поважнее развлечений, — сказала она и подумала, что для человека, не имеющего постоянной работы, он слишком легко готов расстаться с баксами. Особенно с ее баксами. — Тебе что, нечего делать?

Странно, но чем дольше Дигби жил здесь, тем труднее ей становилось думать о нем, как о нахлебнике. Для такого нелестного ярлыка он был слишком приятным человеком: дружелюбным, всегда готовым помочь; с ним было легко говорить и, что более удивительно, легко молчать, когда говорить не хотелось. Он пробыл в ее доме меньше недели, и его присутствие стало удобным, как драные тапочки, которые она никак не решалась выбросить.

Дигби вел себя абсолютно по-джентльменски, не упоминал об их прежнем любовном опыте, не предлагал нового, но факт оставался фактом: их тянуло друг к другу. Что бы они ни делали — готовили салат, развешивали мокрые полотенца или выгуливали собаку, — они всегда это сознавали. Временами Кили почти желала…

— Ты права, — сказал он. — У меня сегодня действительно есть неотложное дело.

Кили постаралась скрыть охватившее ее предательское разочарование. Конечно, делать настенную скульптуру — бредовая затея, но привлекала идея заняться в выходной день чем-то легкомысленным и забавным, однако признаваться в этом не хотелось.

— Я должен вывести тебя из дому и показать, как можно развлекаться.

Кили с восторгом капитулировала, но, не желая этого показать, хмуро посмотрела на свои шлепанцы и буркнула:

— Пойду переобуюсь.

Они заходили во все магазины подержанных вещей на протяжении десяти миль. Каждый раз Дигби осматривал их пронзительным взглядом Шерлока Холмса, идущего по следу преступника, а Кили суетилась рядом, как сбитый с толку доктор Ватсон.