Изменить стиль страницы
  • Ржаной хлеб с медом

    Ржаной хлеб с медом img_1.jpeg
    Ржаной хлеб с медом img_2.jpeg

    РАССКАЗЫ

    Ржаной хлеб с медом img_3.jpeg
    Ржаной хлеб с медом img_4.jpeg

    МАКИ В ПШЕНИЦЕ

    Каждый цветок имеет свой цвет.

    Маковым цветом цветут только маки.

    Поэтому не спрашивайте Артиса, какой маков цвет.

    Не допытывайтесь, когда маки расцветают.

    Цветут маковым цветом, распускаются в маковую пору.

    Рожь и пшеница стоят стеной, зелены-зеленехоньки, кажется, тронь — и брызнет сок. Жара такая, что хоть рубашку снимай. Набежит тучка, прольется дождем, отхлещет градинами покрасневшую на солнце спину.

    Это и есть маковая пора.

    Как только на меже шириной в шесть борозд зацветут маки, глядишь, Артис нарвал охапку и несет домой Ингриде. Жена, поджидая мужа, замешивает дрожжевое тесто для блинов и достает баночку брусничного варенья. Это любимая еда Артиса. Поэтому в воскресные дни по утрам Ингрида печет блины. И один раз в году — вечером. Когда на краю поля, на полоске шириной в шесть борозд зацветают маки. В этот вечер на столе стоит ваза, полная маков. И по комнате плывет густой запах вянущих цветов.

    Ингрида каким-то чутьем угадывает, когда маки распускаются. Никто не говорит ей, да и не ходит она смотреть, просто чует.

    Вот и снова замесила Ингрида дрожжевое тесто. Накрытое льняным полотенцем, оно всходило и шевелилось, норовя перевалить через край. Ингрида сняла полотенце, проткнула тесто пальцем. На время оно успокоилось. А потом снова стало подниматься. Артис обещал прийти к ужину. Еще не наступили те горячие сенокосные дни, когда на селе перестают вести счет времени и никто не знает заранее, в котором часу вернется с поля.

    Сельские работы не рассчитаешь с точностью до минуты. Но ребята его звена уже пришли. В поселке все видно и слышно. Случись поломка, разве не прибежали бы, не сказали? Сколько раз так бывало. Звено бригадного подряда — не пустой звук. Ребята держались одной стайкой не только на работе, но и дома, благо жили по соседству на центральной усадьбе. У каждого своя семья, дом, но им, молодым, по-прежнему хочется вместе повеселиться, потанцевать, собраться по праздникам за одним столом. И хотя все они давно вышли из подросткового возраста, в селе их называли школьниками. В противоположность второму звену, прозванному артелью пенсионеров. «Пенсионерам» до пенсии еще пахать и пахать. Но они не обижались, что зачислены в ранг пожилых. Молодые и пожилые между собой соревновались, придирчиво подсчитывали очки, подначивали друг дружку, но отношения сохраняли добрые. Как обычно в коллективах, где здоровый дух поддерживается делом.

    Ингриде никто не позвонил. И она никому не стала звонить. Неизвестность раздражала. Она чувствовала себя обиженной.

    Дети давно помыли рожицы, ножки, поужинали и крепко спали.

    Стало смеркаться. Слились с темнотой очертания миски. Тесто выползло на стол.

    Неужели маки не раскрылись и тесто для блинов замешено слишком рано?

    Ингрида зашла в детскую. Все четверо сладко посапывали и наверняка проспят беспробудно до утра.

    Две дочки и два сына.

    Ржаной мальчишка.

    Клеверная девчонка.

    Кукурузный сынок.

    Картошкина дочка.

    У каждого было имя, год рождения и день рождения. Называли они друг друга по имени. Родители тоже. Лишь в вечера сказок, когда семья собиралась у камина, имена исчезали. Оставались сказки о ржаном поле, откуда выбежал Ржаной мальчишка. О поле клевера, откуда выбежала Клеверная девчонка. Еще была сказка о кукурузном поле — оттуда выскочил Кукурузный сынок. И еще одна о картофельном. С этого поля прибежала Картошкина дочка.

    Детям не надоедало слушать. Иногда, в обычное время, они сами рассказывали — каждый о своем поле. Присочиняя подчас так много, что получались совершенно новые сказки.

    Родители рассказывали детям о ржаном поле, клеверном, кукурузном и картофельном. О меже, где цветут маки, они не упоминали. То была уже не сказка, а быль, и рассказывать ее детям было бы преждевременно.

    Ингрида и Артис не помнили, цвели раньше маки на их полоске или нет. Но в тот день, когда они встретились, край поля полыхал маковым цветом.

    С того раза Ингрида и Артис остались вместе. И взяли с собой в жизнь цвет и запах цветущих маков. В день свадьбы к волосам Ингриды был приколот мак. И все. У Артиса на отвороте пиджака тоже мак. И ничего больше.

    Свадебные гости с тревогой ждали, когда опадут лепестки. Кто не знает, как недолговечна красота маков. Поэтому для свадебного наряда выбирают веточки мирты с невянущими, неосыпающимися листьями. Ингрида и Артис нарвали цветов, которые пламенеют лишь миг. Но они и хотели себе таких мгновений — коротких, прекрасных. Чтобы следовали одно за другим. Именно расцвета, а не постоянной зелени, что со временем приедается и начинает утомлять. Лепестки держались до тех пор, пока невесту не обрядили в бабий чепец. Но опади они раньше, маковки с зародышами семян все равно бы остались.

    Каждый год Ингрида угадывала мгновение, когда распускаются маки, и в этот день встречала мужа с блинами и брусничным вареньем. И каждый год на этот вкуснейший из ужинов Артис приходил с охапкой цветов. Соседи великолепной полоски менялись. Маки росли, не ведая о севообороте. Артис, конечно, знал о нем. Механизаторов в училище обучали не только наукам о машинах, но и о земле.

    Маки расцветали каждое лето. Каждое лето Артис приносил Ингриде охапку. И из всех этих охапок через каждые два года выбегал ребенок. Из той, что была нарвана у ржаного поля. Из той, когда по соседству с маками цвел клевер. Когда рядом росла кукуруза. А потом — картошка.

    Дочери и сыновья все родились в феврале. Как можно девчонок и мальчишек, родившихся в феврале, называть ржаными, клеверными, кукурузными да еще картошкиными детишками, если кругом метут метели?

    Послушает кто-нибудь со стороны — не поймет. Откуда ему понять, если ничего не знает о меже шириной в шесть борозд.

    Так-то она ничем особым не отличалась. Цветы, занесенные в Красную книгу, на ней не росли. Во всю длину поля она пестрела разнотравьем, маками, рассыпанными то тут, то там кустиками земляники. Среди аккуратно ухоженных квадратов и треугольников сохранила первозданную прелесть и простоту. Артис, когда пахал рядом, старался не задевать ее лемехами. Проедет вдоль всей полосы шириной в шесть борозд — и былинки на ней не сомнет. Здесь можно было прилечь и растянуться среди трав, как у себя во дворе на лужайке.

    Агроном ворчал:

    — Мог бы поаккуратней вспахать это поле.

    — Тебе маки не нравятся? — спросил Артис.

    — Лирик нашелся. Посчитал бы лучше, сколько мы теряем с гектара.

    — А ты видел, чтобы птичка свила гнездо в ячмене? Ей опушка нужна.

    — С чего ты вдруг стал за птичек болеть?

    Разве мог Артис рассказать ему о том дне. Об их с Ингридой решении пожениться через год, когда снова распустятся маки. Агроном бы не понял его: серьезный механизатор, а мелет бог знает что. Поэтому Артис сослался на птичек. По крайней мере, звучало убедительно. Агроном наверняка заставил бы вспахать маковую полосу, если бы Артис так рьяно не защищал ее. В последнее время, правда, агроном притих. После весеннего сева кажет приветливое лицо. В конечном счете Артис со своим звеном возвысил и его. Целая передача прозвучала по радио о звене бригадного подряда, которым руководил Артис. И о втором звене «артели пенсионеров», которую «школьникам» удалось опередить на несколько очков. Шутка ли, два звена из одного и того же хозяйства на пьедестале победителей!